Повесті Белкіна характеристика образу Марья Гаврилівна
Марья Гавриловна – героиня повести, сюжет которой (равно как “Барышни-крестьянки”) рассказан Белкину девицей К. І. Т. Марья Гавриловна – “стройная, бледная и семнадцатилетняя” дочь добрейшего помещика Гаврилы Гавриловича Р из села Ненарадова; имеет романическое воображение (подобно рассказчику и герою “Выстрела”, героям “Барышни-крестьянки”, самому Белкину). То есть она мыслит литературными формулами, воспринимает жизнь как романную фабулу. Мир провинциальной читательницы французских романов и только что (к началу
Естественно поэтому, что когда, в конце 1811 г. (“в эпоху, нам достопамятную” – накануне Отечественной войны) в М. Г. влюбляется бедный армейский (т. е. не принадлежащий к гвардейской элите) прапорщик, а родители смотрят на него косо, она замышляет нечто романное. Планируется тайное венчание, после которого, как полагается, последует сначала кульминация – родительский гнев, а затем развязка – прощение и призыв: “дети! придите в наши объятия!” Все обставлено соответственным образом – написаны письма подруге и
Инсценировка “романа” в жизни не удалась. Вполне балладная метель, сбившая с пути жениха, Владимира, как некая стихия Провидения, вторглась в задуманный ими “сюжет”. “Живая жизнь” предложила развязку настолько литературную, настолько прихотливую, что в “настоящем” романе она показалась бы надуманной, неправдоподобной. (До поры до времени подробности не раскрываются.) Пережив известие о смерти Владимира от ранения на поле Бородина, а затем и смерть отца, М. Г. переезжает в другое наследственное имение, становится богатой невестой, но отвергает всех женихов, – как Пенелопа, ждущая своего Одиссея. Намеки на странность ее положения содержатся в сравнениях рассказчика; если до сих пор Владимир сравнивал ее с девственной Лаурой из сонетов Петрарки, то теперь рассказчик сравнивает ее с древнегреческой героиней – “девственной Артемидой”. Делается это в надежде, что грамотный читатель обратит внимание на некоторую несообразность (Артемида была одновременно и девственницей, и вдовой не успевшего “познать” ее галикарнасского царя Мавзола, которому хранила верность) и уловит намек на непростые обстоятельства. Но – по законам новеллы – все разъясняется только в финале.
Близ ского имения М. Г. в 1815 г. поселяется раненый полковник Бурмин “с Георгием в петлице и с интересной бледнос-тию”. Романическое сердце М. Г. не выдерживает; но романическое же сознание продолжает работать в заданном направлении. Она ведет дело к решительному объяснению – не ради возможного брака, а вопреки ему; М. Г. вновь заготовила красивую развязку. (Конечно, тоже романическую.) Однако напрасно она воображает себя героиней романа (пруд, ива, белое платье, обязательная книга в руках, гусар); напрасно припоминает первое письмо St-Preuex из романа Ж. Ж. Руссо “Юлия, или Новая Элоиза” (соответственно, представляя себя замужней Юлией, чьим платоническим другом после ее свадьбы стал прежний возлюбленный Сен-Пре). В момент объяснения оказывается, что Бурмин и есть тот самый “незваный жених”, которого балладная метель в декабре 1811 г. случайно занесла в жадринскую церковь и с которым (как наконец-то узнает читатель) М. Г. была по ошибке обвенчана той страшной ночью. В 1815 г. они не узнали друг друга – ибо виделись лишь одно мгновенье (подняв глаза на человека, ставшего ей мужем, М. Г. тотчас упала в обморок, а Бурмин уехал). Вновь развязка, которую предлагает героям таинственный ход жизни, рушит все их замыслы – и вновь оказывается куда более литературной (“романической”), чем может себе позволить “правдоподобная” литература. А М. Г. превращается в героиню истории, которую не могла бы и выдумать.
Сюжетных аналогов у положений, в которые попадают герои “Метели”, множество – от повести В. І. Панаева “Отеческое наказание (Истинное происшествие)”, 1819 (барчук Калл ист “в шутку” занимает место жениха в момент венчания невесты-крестьянки; после 5 лет отсутствия возвращается; влюбляется в “племянницу” соседки Ейлалию; не может жениться, ибо женат; в конце концов, выясняет, что это и есть его жена, воспитанная отцом как барышня), до комедии Лашоссе “Ложная антипатия”, 1733. Но сами герои, их переживания, “правда страстей”, аналогов не имеют; традиционный сюжетный фон резко оттеняет неповторимость образов.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)