Философская насыщенность лирики Б. Пастернака
Поэт в России – больше чем поэт…
Е. Евтушенко
В сборнике моих любимых поэтов как будто лежат закладки – я всегда открываю книгу на нужном месте. А иногда там действительно лежат закладки. Какая-нибудь милая мелочь: открытка, цветная нитка, засушенный листок… Это те страницы, вернее, те стихи, с которыми я встретилась так, будто всю жизнь ждала этой встречи, на которые откликнулось мое сердце.
Я пришла к Пастернаку благодаря Шекспиру, его знаменитому сонету № 66, когда сравнила перевод Пастернака с переводом Маршака. Я не знаю
Измучась всем, не стал бы жить и дня,
Да другу трудно будет без меня.
Я впервые столкнулась с таким максимализмом в восприятии окружающего: человеку невмоготу терпеть этот мерзостный мир, но он не вправе его покинуть, ибо в нем (в человеке) нуждается друг.
Возвращаясь позже к маленькой книжке стихов Пастернака, я поняла, что у него много “шекспировского”, “гамлетовского”: о непростом выборе своего жизненного пути, о долге и необходимости, о невозможности
Такой высокой идеей, таким смыслом жизни для Пастернака всегда было служение Поэзии:
О, знал бы я, что так бывает,
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью – убивают,
Нахлынут горлом и убьют.
“Строчки с кровью” – это то, что нельзя отсечь, отделить без крови, или начало, фундамент великого, как храм “на крови”. По-моему, здесь подходит и то и другое. Поэзия для творца – суть всего, тут просто не может быть половины. Путь творца – это тернистый путь испытаний, Голгофа, тысяча смертей и воскрешений. Это вечный поиск более точного слова, верного образа. Поэт, художник, актер – личность, “публично мыслящая”:
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.
На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси,
Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси.
Для поэта нет пути к отступлению, даже если невыносимо тяжело, даже если один перед множеством неразрешимых проблем. Его выбор подобен осознанному броску на амбразуру, шагу навстречу обнаженным клинкам, единоборству, где за победу платят собственной жизнью. Может, поэтому у стихотворения такое символическое название – “Гамлет”.
“Стихи из романа” развивают “гамлетовскую тему” дальше.
Поэт поднимается до уровня высшего Творца в годину его тяжкого испытания в Гефсиманском саду. Когда я читала (перечитывала в который раз) “Гефсиманский сад”, у меня сложилось впечатление, что это уже не конкретный образ жертвенного пути Христа на Голгофу и даже не просто символ мученического пути творца, а пророчество собственной судьбы Пастернака:
Ты видишь, ход веков подобен притче
И может загореться на ходу.
Во имя страшного ее величья
Я в добровольных муках в гроб сойду.
Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко мне на суд, как баржи каравана,
Столетья поплывут из темноты. Как понимал Борис Пастернак назначение поэзии в жизни человечества, так понимал он и свое предназначение.